С размаху бью локтем в урода, столкнувшего меня сюда. Не знаю куда я ему попала, но судя по отборному мату, он мою выходку незамеченной не оставит.

Плечо начинает гореть из-за того, что он грубо хватает меня, собираясь развернуть к себе лицом, но не успевает. У меня внутри все переворачивается, когда в эту секунду прямо напротив, из-за плеча высокого мужчины показывается Матвей. Пульс и так шкалил, а теперь и вовсе сорвался с петель. Кешнов одной рукой обхватывает меня за талию, выдирая из лап того придурка, а вторую выбрасывает вперёд и основанием ладони бьёт ему точно в нос.

Разобраться что происходит дальше я не успеваю. Матвей, подталкивая меня вперёд, словно на буксире расталкивает всех свободной рукой. Толпа страшная и мощная сила. А главное — непредсказуемая. Никогда не знаешь, чего ждать от людей, в чьей крови алкоголь и кураж.

Но слава богу, узнать и не приходится. Кешнов, дойдя до двери, за которой находятся комнаты для персонала, толкает её и заводит нас в коридор.

Только оказавшись здесь, где музыка почти не слышна, у меня получается выдохнуть. Оказывается, я не дышала все это время.

Ладони мелко дрожат, по спине стекает холодный пот, сердце тарабанит как после кросса. Все произошло так быстро, что организм уже успел выделить адреналин, а мозг только пытается переварить случившееся. Требуется несколько минут, чтобы он начал работать в привычном режиме и обрабатывать информацию не под властью страха. Матвей за это время подкуривает сигарету и сцепив зубы меряет шагами коридор. Напряженный, злой, как черт. Черты лица ожесточены и заострены.

Заторможенная реакция на его появление рождается только сейчас.

— Спасибо, — говорю отдышавшись.

Резко остановившись, Кешнов устремляет на меня пронзительный взгляд, заставляя все нервные окончания накалиться. Как бы я ни убеждала себя, что он поступил правильно, пропав на эти дни, ничего не могу поделать с тем, чтобы не переставая сейчас жадно скользить глазами по напряжённому лицу. Он здесь. Только сегодня думала, что исчез, а он вот он…

И хоть знаю, что потом снова начнет ломать, а все же позволяю себе спешно изучить каждую черточку лица. Зажившую рану на губе, синяки под глазами и впалые щеки. Морщинки вокруг глаз, говорящие об усталости, и прищур, который всегда заставлял землю из-под ног уходить.

— Думал поинтересоваться как у тебя дела, но вижу, что могли быть хуже, — говорит спустя некоторое время, вероятно справившись с волной гнева, и блуждая по моему лицу цепким взглядом.

— Могли бы. Но ты бы об этом не узнал.

— Значит, вовремя я приехал.

— Только зачем?

Синие глаза встречаются с моими. Матвей, затянувшись, выдыхает в сторону дым, безотрывно смотря прямо на меня. А я чувствую, как под этим взглядом рой бабочек оживает в животе, но тут же бездыханно все они падают вниз, стоит заметить свежие раны на костяшках, а в вороте белой футболки огромный синяк.

Внутри все камнем опускается… Ничего не меняется.

— Зачем?

Переспрашивает, а потом вдруг вместо ответа сокращает между нами расстояние и, обняв одной рукой, со всей силы прижимает к себе. Резко вдыхаю и пошатываюсь, теряя почву под ногами. Противореча самой себе, прикрываю глаза, чувствуя, как погасшие ощущения подобно птице Феникс оживают и больно обжигают искрами.

Вторая сильная рука опускается на мой затылок. Готовлюсь отстраняться, ведь обычно Матвей всегда силой целует меня, но сейчас этого не происходит. Он просто стоит, окутывая меня своим запахом, который пробирается в лёгкие и разносится по всему организму как вирус. Так хочется пробежаться по его лицу пальцами и разгладить морщины в уголках глаз, к губам прикоснуться и вспомнить, как они умеют терзать, но я, как и он, просто стою, выброшенная в прошлое его крепкими объятиями, теплом гранитного тела и тяжелым биением сердца, пробивающимся сквозь кожаную куртку.

— Скажи, Ри, ты счастлива? — хриплый голос тихо произносит на ухо, пока Матвей проводит щекой, покрытой щетиной, по моим волосам и утыкается подбородком в плечо. На языке расплывается горечь вместо ответа. — Этого хотела? Чтобы я понял, как это дышать прошлым?

И снова он озвучивает мои собственные мысли. Упираюсь ладонями в мускулистую грудь, слегка отодвигаясь, чтобы не сойти с ума окончательно.

— Я хотела совсем другого. Но видимо, этого получить мне не суждено.

— Тебе же также хреново, как и мне. Не говори, что научилась жить новой жизнью, потому что я не поверю, — руки Кешнова ложатся на стену по обе стороны от моей головы, загоняя в угол, но он как никто знает, что меня в него не загонишь без моего на то желания.

— Научусь. Если от этого будет зависеть мое собственное спокойствие и счастье, научусь. И ты научишься. Тебе комфортно в твоем новом мире, — намекаю на синяки, один из которых сейчас выжигает во мне дыру, красуясь из-под воротника футболки, — И если ты отпустишь прошлое, тебе станет еще легче.

— Да что ты? А тебе?

— И мне! — встречаюсь с ним глазами, чтобы не думал, что лгу, — Главное, дай мне дышать и отпусти, если не готов ничего менять в своей жизни.

Наклонившись, проскальзываю под его рукой, а когда дохожу до двери, слышу уверенное:

— Ты же знаешь, что не отпущу, Ри!

По коже пробегают мурашки. Кажется, я соскучилась даже по тому, как он просто произносит мое имя. От него оно всегда звучало как-то особенно. Оборачиваюсь.

— Одних слов недостаточно, Матвей! А пока что кроме них ты ничего не меняешь.

Открываю дверь и выхожу обратно в пульсирующий хаосом зал. Сердце грохочет с одной стороны обрадованное его словами и тем, что дал о себе знать, а с другой — понимающее, что это ничего не значит. Его образ жизни остался неизменным, а это доказывает, что пропасть между нами только увеличивается.

Глава 41

Матвей

Забираюсь в тачку и, захлопнув дверь, откидываюсь головой на сиденье. Легче не стало. Доза была слишком маленькой, чтобы организм насытился Риной и мог дальше функционировать в обычном режиме. С шумом втягиваю носом воздух, потому что ее запах осел на рецепторах обоняния, и чувствую себя как тогда, несколько лет назад, когда закидывался таблетками. По телу несется легкий шлейф кайфа, кожу покалывает, а сердце тяжело бомбит грудную клетку. Только ломает сейчас сильнее, чем после амфетаминов.

Когда к себе дикарку прижал, думал раздавлю. Даже хруст костей слышал, и ее быстрый пульс. Как дышала тяжело, но при этом делала вид, что ей все равно. Ни черта не все равно. Знаю, чувствую это, и как бы ей ни хотелось выглядеть равнодушной, а ту вспышку радости, когда меня увидела, скрыть не получилось. Да, там и ситуация была такая, что обрадоваться она могла любому, кто бы ее вытащил из тисков тех мудаков, но неееет. Я же знаю то, как она смотрит только на меня. И хоть потом этот огонь старательно скрыла, а поймать я его все-таки успел.

Вжимал в себя свою девочку такую напряженную, и в мозгах коротило. Желание сделать так, как мы любим, едва не разорвало на части. Расплющить Рину собой, губы, искусанные от переживаний, смять и целовать. Так долго, насколько выдержки бы хватило. А потом в стену упереть и показать, как мне, блядь, ее не хватает. Чтобы снова имя мое шептала на выдохах, царапала и кусала. Как последний наркоман представлял все это, а самого едва не трясло.

Но пришлось просто в голове это своей держать, а самому вдыхать ее запах и чувствовать себя мазохистом. Сейчас секс не решит проблему. Рина даже если и позволит себе эту кратковременную слабость, все равно вернется в свою ракушку — однушку, а мне этого не нужно. Я всю ее хочу обратно себе.

Подкуриваю сигарету и, открыв окно, выпускаю дым на улицу. Подожду Ри, а потом отвезу ее во «временное местообитание». Раз уж я здесь, такси не пригодится. Врубаю радио, а у самого услышанные слова крутятся в мозгах на повторе: «Отпусти, если не готов ничего менять в своей жизни». Знает же, что не отпущу. Да и как вообще она это себе представляет? Мысли о том, чтобы Ри начала с кем-то отношения, кажутся настолько абсурдными, что в голове даже не укладываются. Я знаю ее слишком хорошо, чтобы с уверенностью утверждать о ее волчьей верности. Собственно, как и о своей.